Ковбой - Страница 40

– Вот он! – словно гоголевский Вий, воскликнул Сол, тыча в Бестужева указательным пальцем. – Вот вам натуральный благородный герой! А ну-ка, кто там, быстренько! Замените ему револьвер другим, с холостыми зарядами – и бегом на площадку! То есть в седло! Что стоите? А вы? Бутафорский револьвер сюда, быстро! Будем снимать!

– Позвольте… – в полной растерянности пробормотал Бестужев. – Я, собственно говоря… не актер…

– А мне плевать! – заорал Роуз так, что с дерева неподалеку вспорхнула стайка птичек, а разморенные солнцепеком зеваки поодаль встрепенулись. – А мне плевать, – повторил он тоном ниже. – Кто сказал, что нам нужен актер? Кто сказал, что публике нужен актер? Публика отдает деньги за то, чтобы наблюдать не актера, а симпатичного бравого парня, который метко стреляет, ловко скачет на коне и красивенько спасает прекрасную героиню от любых опасностей. Ясно вам, как вас, Михаил? И вы у меня будете играть, потому что ни у кого нет другого выхода. Не тащиться же в Нью-Йорк и не искать там подходящего парня, если он у меня под носом? Короче, Сэмюэль, – сказал он властно. – Я сейчас минутку отдохну от всех этих ударов судьбы, а вы быстренько объясните господину благородному герою, что он будет играть… Ясно?

Он демонстративно отвернулся, подошел к креслу и плюхнулся в него, упрямо глядя в другую сторону. Лили, хотя киноаппарат уже давно не стрекотал, старательно билась у столба, временами натурально охая, громко и горестно. Все остальные настороженно замерли.

Ухватив Бестужева за плечо, Голдман прошептал ему на ухо:

– Михаил, мы в отчаянном положении. Нужно соглашаться.

– Но я же не актер…

– А что делать? – трагически развел руками Голдман. – Я и в самом деле дал маху… – он оглянулся на племянника, торчавшего поодаль с растерянно-глупым видом. – Думал, если он играет на сцене, то он все сможет сыграть… Сол прав: придется убить уйму времени, искать в Нью-Йорке подходящего актера, а съемочная группа тем временем будет прохлаждаться, и мне придется все это время платить им жалованье, таков уж договор… Неужели вы не выручите несчастного старика? Велико искусство – скакать на коне, палить в краснокожих… Вы же умеете ездить верхом и стрелять, что вам стоит? Вспомните: наша будущая кинофабрика, наши ослепительные перспективы… Это и ваше будущее тоже… Михаил, я вам заплачу пятьдесят долларов, если вы будете сниматься! Пятьдесят баков за пару дней работы… да и какая это работа, если разобраться? Тьфу – и растереть! Вы же такой ловкий молодой человек, хороший еврейский парень, вы хотите добиться здесь успеха, или нет? Я вас умоляю!

В его голосе звучала неподдельная мольба. Сол демонстративно отвернулся, хотя держал ушки на макушке, сразу видно.

– Ну, можно попробовать… – нерешительно сказал Бестужев. – А там уж как получится.

– Да что тут может не получиться? – вскричал Голдман. – Скачете, стреляете, спасаете девушку… – он ухватил Бестужева за локоть и поволок к режиссеру, выкрикивая издали: – Сол, Сол! Молодой человек согласен сниматься!

– В таком случае приступим, – сказал Сол, вставая на ноги прямо-таки с царственным величием. – Хорошенько запомните, Сэмюэль, как я сегодня вытащил вас всех из совершенно безнадежной ситуации, потому что нынче же вечером мы будем обсуждать это, увязав с повышением жалованья… Я решил, – сказал он с величием древних императоров, – благородный герой – вот он. Хуже он, во всяком случае, не будет.

Голдман не без робости вставил словечко:

– Но ведь вы, Сол, уже сняли добрую половину фильма…

– Ну и что? – пожал плечами Сол. – Я просто-напросто буду продолжать с того места, где остановился. Все, что мы до сих пор сняли, так и останется: как Лили гуляет с этим вот, – он небрежно указал в сторону понурившегося племянника, – как принимает его любовные признания, на каковые, впрочем, по извечному же некому кокетству не отвечает ни «да», ни «нет», как отправляется на прогулку… А потом появляется совершенно новый герой – благородный незнакомец, который ее и спасает от краснокожих. А насчет дальнейшего мы еще подумаем. То ли другие краснокожие прикончат это сокровище, – он небрежно указал рупором на племянника, – чтобы не путался под ногами у меня и у зрителя, то ли он останется в живых, но перейдет на роль главного негодяя, который, видя, что сердце девушки отдано не ему, а спасителю, попытается героя погубить – безуспешно, разумеется. Пожалуй, именно так и сделаем. Это нам даст возможность отснять увлекательную сцену финального поединка героя со злодеем, зритель такое любит, особенно если подобрать красивое местечко, водопад отыскать какой-нибудь, скалы причудливой формы – ну, это уже моя забота. Вы собираетесь что-то возразить, Сэмюэль?

– Ну что вы, Сол, – ответил с грустной покорностью судьбе Голдман. – Вам виднее…

– Вот именно. Всем приготовиться! – Он подскочил к Бестужеву, ткнул пальцем в грудь и деловым, напористым, серьезнейшим тоном продолжал: – Ну, вы все поняли? Вы подъедете на коне к границе кадра… так и въедете на нем в кадр. Видите, вон там в траве натянута ленточка?

– Вижу…

– Она и обозначает границу кадра. Пересечете ленточку – и вы уже в кадре, ясно? Это вы только что застрелили с коня тех двух прохвостов, следует незамедлительно покончить и с третьим. Вы спрыгиваете с коня, выхватываете револьвер – и метким выстрелом поражаете оставшегося индейца, отвязываете девушку… только подходите к ней со спины, чтобы не заслонять ее от камеры… понятно?

Бестужев оторопело кивал. Держа его за пуговицу, Сол втолковывал с расстановочкой: