Ковбой - Страница 4


К оглавлению

4

Ну, а если подумать и про оборотную сторону медали, то есть о тех силах, что способны ему помешать…

Силы эти, как нетрудно догадаться, воплощены в одной-единственной фигуре, очаровательном создании, зовущемся мисс Луиза Хейворт. С тех пор, как Бестужев буквально силой затолкнул ее в шлюпку, он, естественно, не имел ни малейших сведений о ее судьбе, не в том состоянии он был на «Карпатии», чтобы задавать вопросы и кем бы то ни было интересоваться. Однако существует огромная вероятность того, что она благополучно спаслась – «Карпатия», он слышал мельком, собрала на борт пассажиров со множества шлюпок. Точного числа погибших он не знал, здесь ему об этом не говорили даже в ответ на прямые расспросы, видимо, не желая волновать. Но достоверно известно, что число спасенных немалое.

Предположим, она благополучно достигла родных берегов. Если она здорова и в ясном рассудке – а столь энергичную особу, есть подозрения, никакая хворь не возьмет, – каковы будут ее дальнейшие действия? При ее-то неукротимой энергии?

Нетрудно все предсказать. Если она здорова и горит желанием завершить начатое дело, то в первую очередь кинется изучать списки спасенных. И очень быстро обнаружит Фихте среди погибших, а вот Штепанека – среди самых что ни на есть здравствующих. И бросится его искать. И не только она, уж безусловно не она одна – она здесь у себя дома, где, как известно, и стены помогают, здесь обитает ее папочка-миллионщик, который, вне всякого сомнения, без труда может себе позволить выслать на поиски целую кучу наемных агентов, частных сыщиков, их в Америке превеликое множество. Они все у себя дома, а вот Бестужев, без знания языка, без малейших представлений о местных реалиях… Чересчур уж неравно положение, его не выправят даже приличные деньги с того счета…

Но ведь пока что не нашли? Иначе непременно бы уже объявились, к гадалке не ходи, уж нашли бы способ сюда проникнуть, здесь обычная больница, а не военная крепость и не дворец какого-нибудь монарха. Так что…

Заслышав легонький скрип двери – уж дверные петли-то аккуратные немцы могли смазать и более старательно! – он, не оборачиваясь, ловко выбросил недокуренную папиросу в форточку и отошел от окна с самым невинным выражением лица человека, всего-то и намеревавшегося глотнуть свежего воздуха.

Однако эти сценические ухищрения, предназначенные для фройляйн Марты – которую все равно не обманули бы, – пропали втуне. В палате объявилась вовсе не она, а субъект несомненно мужского пола, не похожий ни на доктора, ни на санитарного служителя: невысокий, щупленький, весь какой-то вертлявый господинчик, не особенно и хорошо одетый, с котелком в руке и определенной робостью на лице – смешанной, впрочем, с неким подобием отчаянной наглости. Быстро оглядевшись, он словно бы воспрянул духом, оглянулся, тщательно притворил за собой дверь и, изображая на лице самую предупредительную улыбку, мелким шагом подошел к Бестужеву. Теперь видно было, что воротничок у него несвежий, галстук завязан неаккуратно, а куцый пиджачок помят. Уставившись на Бестужева с той же смесью робости и нахрапистости, он произнес длинную фразу, надо полагать, на аглицком наречии. Единственное, что в ней понял Бестужев, – искаженную на здешний лад фамилию Штепанека. Да еще «мистер», что на помянутом наречии означало «господин» или «сударь».

В первый миг он тревожно встрепенулся, в завершение недавнего хода мыслей подумав, что его достали наконец. Однако имелись серьезные сомнения в этой именно версии событий: какова бы ни была незнакомая ему заокеанская специфика, человечек мало походил на тайного агента, все равно, государственного или приватного. Весь опыт Бестужева восставал против такого предположения: человеку в несвежем воротничке определенно не хватало чего-то не определимого словами, но очень важного, чтобы быть агентом. Непонятно толком, как это выразить, но он был какой-то не такой. Если и агент, то делающий самые первые робкие шаги на этом интересном поприще. Вряд ли хваткий американский миллионщик и его не менее шустрая доченька стали бы прибегать к услугам этакого вот недотепы, все сообщники Луизы, которых Бестужеву до этого доводилось видеть, выглядели и держались совершенно иначе, не в пример более авантажно…

Приободренный этими мыслями, Бестужев приосанился, надменно задрал подбородок и произнес на немецком со спесью какого-нибудь прусского барона:

– Я вас не понимаю, любезный. Не знаю ни словечка на этом языке. Извольте попонятнее.

Человечек вовсе не выглядел обескураженным. Еще раз оглянувшись на дверь с несомненной опаской, он бойко произнес на приличном немецком:

– Милостивый герр Штепанек, я хотел бы с вами поговорить, коли вам будет благоугодно…

Не будучи ученым специалистом в области языковедения, Бестужев тем не менее сделал для себя некоторые выводы: немецкий язык этого субъекта был явно чуточку старомоден, можно сказать умно, архаичен – в точности так же обстояло у доктора Земмельгофа, Марты и еще одной сиделки, с которой он общался. Язык людей, долгие годы живших вдали от родины.

– На предмет? – столь же надменно поинтересовался Бестужев.

– Мое имя Шмит, Лотар Шмит, – заторопился незнакомец. – Четверо детей, прелестные крошки…

– И что же? – спросил Бестужев.

– Герр Штепанек, вы моя единственная надежда… Надо вам знать, наш хозяин – сущая акула, сердце у него совершенно каменное. Если я не принесу ему сенсейшн… не принесу интересного материала для экстренного выпуска, он выбросит меня на улицу, и мои крошки…

4